|
АВГУСТ 1968
Все было ясно без газет.
От объяснений цепенел затылок.
Курили. Пили пиво. Солнце стыло
И таяло в зрачках. Кипел брезент.
Шоссе косило в лес. Асфальт дымился.
Шли в лес, и по грибы, и просто наугад.
Поодиночке расходились. Кто-то злился,
И кто - других, а кто себя ругал.
Валежник тлел, мешался с дымом запах
Грибов и ягод, мысли плавил зной...
А ветер рвался сквозь сосняк на запад,
Где танки шли по пражской мостовой.
1968-69
* * *
Шагну - и мне станет тревожно,
И слабость прихлынет к ногам.
Уйти от тебя невозможно,
Я пробовал - я убегал.
И, как ни скрывал меня вечер
В сплетенье стволов и ветвей,
Меня выносило навстречу
Незапертой двери твоей.
1969
* * *
Косой невесомый набросок,
Страничка, где в строчках тугих
Звучит и звучит отголосок
Надежд и сомнений моих,
Ты мне назначаешь свиданье,
Сквозь годы тебя позови -
Услышишь звучание давней
И непроходящей любви.
1970
* * *
Но все: и сверкающий лучик,
Застрявший в стекле, и окно,
Пленившее свет, было лучше,
Чем должно им быть. Суждено
Проснуться, быть может, раз в жизни
Чуть раньше других, и рассвет
В сетчатку, в хрусталик разбрызнет
Весь мир в непросохшей росе.
Но даже и это игрушкой
Казалось - забыв про дела,
Улыбкой прижавшись к подушке,
Любимая рядом спала.
1970
* * *
Предчувствием жизни внезапно
Был ночью разбужен больной.
Тяжелый лекарственный запах
По комнате плыл. За стеной
На кухне чуть слышно свистели
Труба и испорченный кран.
Больной приподнялся с постели,
Взглянул за окно. До утра
Осталось не более часа.
Он вспомнил: был сон и принес
Такую надежду на счастье,
Что он задохнулся от слез.
Пижаму накинув на плечи,
Он понял, присев на кровать,
Что жизни чудесной и вечной
Теперь ему не миновать.
1970
* * *
Утро, взятое с бою,
Ветер южный принес,
А уносит с собою
Ночь и всполохи гроз.
Ночь пропала - и нету,
Пронеслась мимо губ.
Предрассветного света
Полон комнаты куб.
Позабыв неудачу,
Ест герой бутерброд.
В наше время не плачут
От любви и забот.
Не успел оглянуться
На мелькнувшую тень
Беспокойного утра,
Как пришел уже день.
1970
* * *
Так много нам на каждого дано,
Что трусить недостойно и грешно,
Что нам терять себя - не растерять,
Что в нас стрелять - и нас не расстрелять.
И нам судьба своя не дорога:
Вернется неразменна и строга -
Меняй ее на воздух, хлеб, любовь,
Судьба тебя найдет в краю любом,
Судьба тебя подхватит на краю
И, если нужно, жизнь продлит твою.
Цена не высока: за стол и кров
Ты возвратишь стихи, свободу, кровь.
И не страшны бесчестье и позор,
Навет, неправый суд и приговор.
Ведь так высок и страшен наш удел,
Что виноват лишь тот, кто не успел
Сказать все то, что в силах был сказать,
Виновен тот, кто закрывал глаза.
И всем судам подсуден только тот,
Кто сам себе молчаньем свяжет рот.
...А мы из тех, кому и свет не мил
В отсутствии бумаги и чернил.
1970
* * *
Одиночество в тягость мне, скоро
Разобью я его скорлупу,
Я на улицу кинусь, где город
Манит в шум, суматоху, толпу.
Я привыкну к веселому мату,
Постовым, магазинам, пивным.
Буду, как среди атомов атом,
Так же мал, так же неотличим.
Буду впроголодь жить и без крова,
Не избегну - меня в свой черед
И поймет, и оценит суровый,
Молчаливый, могучий народ.
Приголубит меня, приласкает,
Позвонки и суставы кроша...
И покинет меня, и растает,
Ни о чем не жалея, душа.
1970
ЗИМНЕЕ УТРО
Сон быстротечней, дороже уют,
Страсть мимолетна, и ночь глубока,
По потолку и по небу плывут
Четкие каменные облака.
Полутемно, и упорство в грехе
Стало привычкой, как стыд и безверье,
Утро тревожно, и смерть налегке
Входит в квартиру, таится за дверью...
Кто его знает, куда приведут
Эти тоскливые, долгие ночи?
Даже молитвой накличешь беду,
И для раскаянья нету отсрочек.
Что же, двойник и приятель, ты ждешь? -
Ловишь скольженье и плеск облаков? -
Зеркало об пол и под сердце нож,
Выйдешь, растаешь и будешь таков...
1971
* * *
Жизнь проходит от встречи до встречи.
Если сможешь смолчать - промолчи.
Одиночкой и "сульфою" лечат
От тревоги на сердце врачи.
Ветер страхом набух и позором,
Даже он не касается нас,
Знает, видно, что мы под надзором
Незаметных и пристальных глаз.
Если голос отняли, о Боже,
Сохрани мою память и боль -
Дай запомнить мне лица прохожих
И бумаге доверить позволь.
И любовь, и надежда, и вера
Обожгут окровавленный рот...
У молчания тоже есть мера,
И я знаю, что время придет.
1971
* * *
Ночь задыхается во сне,
Но я в потемках вижу
Звезду колючую в окне
И будущее - ближе.
Рок замер около плеча,
И тьма идет на убыль,
От страсти рифма горяча
И обжигает губы.
И знаю я, что мне пора
Принять, собрав отвагу,
Строку, что с кончика пера
Прольется на бумагу.
Завеса дней в кратчайший миг
Спадает пеленою,
Событий краткий черновик,
Судьбы набросок и двойник
Лежит передо мною.
1971
* * *
Если встретиться будет с тобой суждено,
Я хочу, чтобы ты на меня поглядела,
Поглядела, сказала: "Какое мне дело
До тебя. Я тебя позабыла давно".
1971
* * *
Весь вечер и ночь напролет
Он думал о том, как живет,
О том, что любовь мимолетна...
Сентябрь заглядывал в окна.
Там ветер крепчал и трудился, пока,
Внезапно сорвав, не унес облака.
Светлее не стало, и сон обнимал
Весь город ночной, за кварталом квартал,
И даже деревьям на плечи легла
Холодная и непроглядная мгла.
Но каждою веткой, листом и стволом
Они устремлялись в ночной небосклон,
Откуда нисходит на землю утрат
Надежда и вера, косой звездопад.
1971
* * *
Что успел ты заметить: прохожих и парк,
Блеск канала и бледные лица.
Желтый лист, над тобой покружившись, пропал,
Но в воде отражение длится.
От озноба, от ветра, от холода плит
Промелькнет ощущенье несчастья,
Целый город в затылок упорно глядит,
Расползаясь в тумане на части.
На его островах не гуляют впотьмах,
Только осень горбатые мостики гладит...
Подкатило удушье, и тяжесть в ногах.
Ты плечом прислонился к чугунной ограде.
1971
* * *
В смятении осень встречая,
Он выйдет на старый причал,
Где стаи встревоженных чаек
О чем-то гортанно кричат,
Где пляжа пространство пустынно,
И в сумерках тает залив.
Качаются сосны и стынут,
Поселок от ветра прикрыв.
От холода руки немеют,
Штормит, прибывает вода,
Он сам объяснить не сумеет,
Зачем возвратился сюда.
Он ходит и шепчет невнятно,
Не может припомнить лица,
С сознаньем вины непонятной,
В разлуке навек, до конца.
1971
* * *
Пусть вера и долготерпенье,
И долг, и труда забытье
Твоею становятся тенью,
Врастают в сознанье твое.
Даруется вечность по крохам
В неясных пророчествах снов,
Ты знаешь: и это неплохо,
Пока ты к судьбе не готов.
Пока предстоящее смутно,
И путь твой тебя не увлек,
Белесое смутное утро
Приносит лишь слабый намек,
Намек на удачу и счастье,
И вместе - на горе и страх,
На вечного неба участье
В твоих повседневных делах.
1971
* * *
Ты трогаешь руками
Гранитный парапет,
От стужи стынет камень,
Но - странно: ты согрет
Теплом стволов и веток,
И снега под рукой,
Голубоватым светом,
Рассеянным рекой,
И облаком, летящим
Сквозь собственную тень,
Веселым и блестящим,
Как этот зимний день.
И что-то в нем знакомо -
Ты радуешься, но
Оно за крышу дома
Уже унесено.
Остались, как награда,
Дворец, река, мосты
И ощущенье взгляда
Оттуда, с высоты.
1971
1 ЯНВАРЯ 1972 года
Я в двенадцать проснуться не смог,
Все мне снилась работа, работа...
Словно в ней что-то главное, что-то,
Что важнее всех наших тревог.
Там во сне доставались трудом
Без надежд на успех и удачу
И любовь, и свобода, и дом,
И январское небо в придачу.
И поднявшись назавтра чуть свет,
Было тихо, и все еще спали,
Я взглянул: новый двор, новый снег
В темноте за окном проступали.
1972
СОФЬЯ ПЕРОВСКАЯ. МАРТ 1881
Обрывается время твое -
День, стремительно стянутый в точку,
Ты очнулась, прервав забытье,
Покачнулась, взмахнула платочком.
.................................
Еще кажется: воздух звенит;
Эхо взрыва разносится гулко,
Влажный ветер ударил в гранит
И пропал в глубине переулка,
Солнце падает из-за угла
На покрытые инеем плиты.
Так усталость на плечи легла,
Что и страх, и тревога забыты,
Что, услышав шаги за спиной
И опасность почувствовав кожей,
Ты не кинешься в двор проходной
Мимо ошеломленных прохожих.
1972
* * *
Я теперь узнаю, по цене по какой
Доставались мне воздух, и хлеб, и покой,
И виною какой удавалось сберечь
Неподслушанной и незаписанной речь.
...Темнота подступает к провалу окна,
Над глухим переулком плывет тишина,
Но, вернувшись, сбежав из-под стражи сюда,
Надо мною полночная бьется звезда,
И дрожит, и мерцает, боясь уколоть
Безысходной земли задремавшую плоть.
1972
* * *
Эта ночь светла от снега
И тиха была бы, но
Южный ветер бьет с разбега
В запотевшее окно,
Плачет и себя не слышит,
Мучась, бродит по двору.
Мокрый снег летит на крыши
И смерзается к утру.
И с закрытыми глазами
Ты представишь в этот час,
Как невидимая нами
Вечность смотрит мимо нас,
Как оглохшая планета
И безгласная страна
Спят, покуда нету света,
Спят, пока бессмертья нету,
Но надежда им дана.
1972
* * *
Посв. Т.З.Х.
Туман спускается, Кронштадт
виднеется едва.
С залива наплывает ночь,
и стынет голова.
На темной плоскости воды
нечетко отражен
Покрытый рябью облаков,
нависший небосклон.
Я посмотрю на город твой,
дыханье затаив,
А ты сквозь тьму и сквозь туман
посмотришь на залив.
За все, что будет впереди,
ты улыбнешься мне,
Там, за твоим окном, сейчас
все тише и темней,
И только тем и можно жить,
превозмогая грусть,
Что, как ни повернет судьба,
но я к тебе вернусь.
1972
* * *
Ты думал, пространство тебя не обманет,
Но был очевиден лишь первый твой шаг,
А все остальное повисло в тумане,
И гулко вибрировал воздух в ушах.
И робким твоим любопытством согреты,
Все двери и окна, чердак и подвал,
К тебе наклоняясь, шептали ответы,
Хотя ты вопросов им не задавал.
Случайности были еще не готовы,
Чтоб ты погрузился в событий тщету,
И ты повторял удивленное "Что вы?.."
Предметам, меняющим суть на лету.
Еще ты запомнил, что день был тревожен,
Но к вечеру найдены пища и кров.
А впрочем, покой непременно возможен
В счастливейшем из всевозможных миров.
1972
* * *
Ты вслух еще не повторяешь
Той мысли, к которой пришел,
И нить рассуждений теряешь,
Садясь за обшарпанный стол.
Но в поисках нужного слова,
Отвлекшись, ты смотришь в упор
На отблеск окна углового
И солнцу подставленный двор,
Где голуби с крыши сарая
Срываются шумной гурьбой,
Устои пространства взрывая
Полетом своим и собой.
И это свободное чудо,
Прочерченный в воздухе путь,
Почувствовать можно отсюда,
Но в стих невозможно замкнуть.
А ты засмотрелся и злишься,
Хотя согласился давно,
Что даже удача излишня,
Когда тебе больше дано.
1972
УОЛДЕН
1
Тропинка забыта и еле видна
В лесу необъятном и старом,
Вода за кустами звенит, холодна,
И жаждущий пьет ее даром.
2
Пей из ручья, вода чиста - не верь наветам,
Лес вольно шелестит, могучий и ничей.
А правда доброты и солнечного света
Найдет тебя в свой час, как ты нашел ручей.
3
Для исцеленья твоего земля родит плоды,
Их каждый может есть, не чувствуя вины,
Звериный след пересечет в лесу твои следы,
Но здесь, под пологом листвы, и зверь, и ты - равны.
4
Подобные легкому счастью, с утра
Плывут над тобой облака,
На светлой поляне, открытой ветрам,
Ты выстроишь дом без замка.
5
Навстречу любому распахнута дверь,
И гостя с улыбкою ждут,
И путник усталый, и раненый зверь
За помощью в дом твой придут.
1972
АНДРЕЙ ЖЕЛЯБОВ. АПРЕЛЬ 1881.
Но что б цыганка нам в саду
Ни нагадала,
В любви, под пыткой и в бреду
Мне будет мало.
Я пожелаю жизнь бегом
И век короткий,
А также небо целиком,
Пусть сквозь решетки.
.....................
В окне тюремная стена
И дворик узкий,
Где дождь идет, привычный нам,
Санкт-петербургский.
Как докричаться мне, когда
Мой голос тонет?
Прощай навечно, навсегда,
До встречи, Соня!
Так и даровано судьбой -
Не дом, не годы -
Помост скрипучий нам с тобой
И миг свободы.
1972
* * *
Гроза прошла, и та проказница,
Девчонка в майке голубой,
Глаза скосив, смеется, дразнится
И нравится себе самой.
А эти простенькие сети
Предназначаются для всех,
И то лишь важно в целом свете,
Что жизнь еще легка, как смех.
Что можно так: улыбкой радовать,
Не спать и ночи напролет
Любовью маяться, загадывать,
К кому тебя сильней влечет...
Раскаты дальние, сухие,
Там в землю бьет разряд в упор...
И здесь подспудная стихия
Навстречу рвется на простор.
1972
АВГУСТ
И вечер был весел, и ночь коротка,
Спокойная, без сновидений,
За окнами влажно шуршала река,
И воздухом птицы владели.
Но то, что мы ночью любовью зовем,
Не силясь подыскивать имя,
С немалым трудом вспоминается днем,
Как будто случилось с другими.
Еще кинокадры ползли по холсту,
Скучали, дышать было нечем...
А время бесславно текло в пустоту,
По телу пространства, туда, за черту,
Где день распадался и вечер.
1972
* * *
Нас еще ожидает разлука,
Мы уже не вернемся сюда,
Нам обещаны смертная мука,
Воскрешенье и жизнь навсегда.
То, что голос полночный пророчил,
Что предчувствием мучило нас,
Днем застигнет, во тьме среди ночи,
В еще непредугаданный час.
А покуда мой спутник беспечен
И не думает он о себе,
Словно и всемогущ он, и вечен,
И ни в чем не подвластен судьбе.
1972
МОЛИТВА
О Боже, Ты знаешь: все ближе беда,
И если Ты можешь помочь,
Дай стойкости верить, что не навсегда
Над нами сгущается ночь.
Темницы и горести не отврати,
Но если Ты милостив, Бог,
Дай силы и мудрости, чтобы в пути
Предателем стать я не мог.
За все, в чем виновен, меня покарай,
И все же осмелюсь просить:
Казни меня, Господи, только не дай
Мне хлеба чужбины вкусить.
1972
* * *
Тебе показалось, что ты одинок,
Но что бы с тобой ни стряслось,
Тебя охраняют звезда, и росток,
И птица - то вместе, то врозь.
Усилие воли - тебя уберечь -
Исходит от трав и кустов,
Хотя им не свойственны разум и речь
В твоем понимании слов.
И волк одинокий, и лист под ногой,
И ветер, и дождь, и цветы
Незримою связаны нитью с тобой
Участия и доброты.
Тебя провожают и зверь, и вода,
Снежинка, и камень, и клен...
И взгляд их осмыслен от боли всегда,
И светится жалостью он.
1972
* * *
Я знаю, что так и случится:
Ты будешь еще горевать,
Прохожим заглядывать в лица
И счастье по имени звать.
Настанет еще эта мука,
Какой бы ни выбрал ты путь,
А память ни света, ни звука
Тебе не захочет вернуть.
Вернуть из того, что осталось
В том доме, на том этаже,
Где женщина плачет устало
И дочка уснула уже.
1972
* * *
Бесснежно и ветрено, площадь пуста,
И ночь навалилась на город,
На площадь, на тумбу с обрывком листа,
На меркнущий купол собора.
В тот час, когда в городе властвует ночь
И счеты с бессонницей сводит,
Ты с горечью вспомнишь о жизни иной,
Что в полночь по улицам бродит.
О жизни другой, незаметной пока,
Но тайно растущей под спудом,
В тот час, когда ветер листает века
С сомненьем и легким испугом.
1973
НОЧЬ НА 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА
Ах, как славно мы завтра умрем
На ветру, на недрогнувшей площади!
Чем на виселице - не проще ли
Пасть морозным декабрьским днем
Под прицельным картечным огнем?
Наши души, как были в каре,
Вместе стаей взлетят, точно голуби,
А тела будут сброшены в проруби
И всплывут по весенней поре,
А пока тишина на дворе.
Тишина - и никто не готов,
И предчувствие хуже расплаты,
А в казармах уснули солдаты,
Им не снится пророческих снов,
Ни шпицрутенов, ни кандалов.
Ночь проносится, день обречен,
Но душа неподвластна рассудку,
Рассветет, и сыграют побудку,
Тишину задевая плечом.
И никто не виновен ни в чем.
1973
* * *
Юре и Тане
А еще вам поможет судьбу превозмочь
Это утро, сменившее снежную ночь,
Это утро промозглое, тающий снег,
На ходу прикуривший у вас человек,
Прикуривший, забывший о вас навсегда,
Эти лужи, покрытые коркою льда.
Неудачу свою проклянете вы, но
Вам помогут забыться афиши кино,
Чашка кофе, чужой разговор за спиной,
Полувнятный обрывок из жизни иной,
Эта девушка в макси, патлатый юнец
И надежда на лучший исход, наконец.
1973
* * *
Ветром тянет с залива,
Пришел запоздалый апрель.
Я живу несчастливо,
Но знаю, что счастье - не цель.
Говорю бестолково
И лишнее, и невпопад,
Но за верное слово
Я отдал бы душу в заклад.
Это действует климат
Со дней сотворенья морской -
Смотрит строго и мимо
Людей и машин постовой.
Я его понимаю,
Я тоже ослеп - не беда,
Слепота наша к маю
Пройдет, не оставив следа.
Весь пронизанный светом
Апреля мой город хорош,
Но романтики в этом,
Я знаю теперь, ни на грош.
1973
ГЕРМАН ЛОПАТИН. ОКТЯБРЬ 1884.
На улице сыро и ветрено,
Ты искоса смотришь на сквер
И входишь в подъезд неуверено,
Сжимая рукой револьвер.
Перила на ощупь шершавы,
Ты сник, прислонился к стене,
Ты снова ушел от облавы,
От слежки. Надолго ли? Нет?
В столице могильно спокойно,
И страхом сковало страну,
Мужицкие бунты и войны
Нескоро взорвут тишину.
А время, как нитку иголка,
Людей за собою влечет,
На подвиг, на жертву без толка
Тебя и других обречет.
Но в вихре событий тревожных
Ты веришь до боли в груди,
Что время чудес невозможных,
Возможно, еще впереди.
1973
* * *
Легко и протяжно летят облака,
Все снова и снова,
Под ними плывут острова, и река -
Светла, не свинцова.
И ветер отнюдь не пронзителен - нет,
Сегодня он тоже
И добр, и беспечен, как будто запрет
На злобу наложен.
Небесная синь непривычна, ведь в ней
Ни дыма, ни пыли.
Сегодня дела позабыты, верней,
Тебя позабыли.
Тебя позабыли, но, Боже ты мой,
И это отрада:
Не надо спешить на работу, домой,
И к другу - не надо.
Ты можешь пройти по маршруту тому,
Знакомому с детства.
Его ты пока не открыл никому,
Он дочке - в наследство.
Ты копишь свободу весенней поры,
Другой не дано нам,
Другая - живущим под слоем коры
Березам и кленам.
Она недоступна, и жизнь коротка,
Но это неважно,
Пока над тобою плывут облака
Легко и отважно.
1973
* * *
Я пройду мимо дома культуры,
Там культура, и танцы, и смех.
За окном проплывают фигуры,
Музыканты играют для всех.
Эти девочки не прогадали,
Что собрались сегодня сюда.
В полутемном прокуренном зале
Они счастливы? Кажется, да.
Не пугает их дым коромыслом,
Сигареты в зубах у парней,
Матерок, не нагруженный смыслом,
Потому что другое важней.
Важно то, что предчувствие встречи
И любви, что тревожит давно,
В этом зале ложится на плечи,
Дай-то Бог, чтоб свершилось оно.
Пусть влюбляются здесь в одночасье,
Пусть танцуют, торопятся жить...
Вместо этой надежды на счастье
Что сумеешь ты им предложить?
1973
* * *
Посв. М.Р.П.
Друзья, мы станем скоро умнее и моложе,
Красивее и лучше, чем были до сих пор, -
Я говорю с улыбкой, вы улыбнетесь тоже,
А я смотрю на лица внимательно, в упор.
Насмешкой не сочтите и ложью не сочтите,
Но я скажу вам точно: нам все вернет судьба.
Смысл слов и прост, и ясен, подтекста не ищите,
В пророчества не верю, уже трубит труба.
Ах, дел у нас по горло, и трудно оглянуться,
А молодость жестока, отважна и права,
Живите, как живется, а к нам опять вернутся
Забытые надежды, забытые слова.
Трубач, труби надежду, труби приказ рассвету,
Мы встанем в штыковую, легко поверим вновь
В те истины простые, которых проще нету,
В долг, верность, бескорыстье и первую любовь.
1973
* * *
Хлеба и родины мало. Любви -
Мало. И счастья нам мало.
Воздух чужбины губами лови -
Недоставало...
Там, за кордоном, грохочет Париж.
Так ли он весел, беспечен,
Как тебе снилось? Ну, что ты молчишь?
Он бесконечен?
С берега Сены рукою взмахнешь,
Голос в тумане растает.
Это пространства беззвучная дрожь
Нас разделяет.
Ночь над Парижем. Ты снова не спишь,
Видишь мой город все ближе...
Я засыпаю. Мне снится Париж,
Ночь над Парижем.
1973
* * *
Толчок, перестук, отправленье -
И вдруг, точно по сердцу ток,
Пронзит тебя в это мгновенье
Свободы счастливый глоток.
Он весь полувздоха короче
И тает в движенье ночном.
Пространство под пологом ночи
Течет и течет за окном.
Пусть взгляд отвлекают детали
И мысли уводят порой,
Но кроме пространства едва ли
Хоть что-то владеет тобой.
Пиши же про черные дали,
Глядящие слепо на нас.
Разлука ли, встреча, беда ли -
Не время об этом сейчас.
Движенье, гудки, остановки,
И все же пространство сильней.
А жизнь твоя стоит рифмовки,
Да тягостно вспомнить о ней.
1973
* * *
Позвольте захлебнуться криком мне,
И, если есть свобода больше этой,
Я за нее плачу такой монетой,
Как честь и кровь, - они пока в цене.
В приемнике сегодня шум и вой,
Они кричат - им глотку не заткнули,
Не глушат их, не долетают пули,
И кажется, что воет шар земной.
Пусть голос тонет в шорохе помех,
И танки наготове - что за дело,
Мы не бессмертны - жизни нет предела,
Пусть и такой, сквозь слезы и сквозь смех.
...И под конец уже едва шептать,
Весь голос собирая для ответа:
"Да будет мне позволено молчать, -
Какая есть свобода меньше этой?"
1973
* * *
Снег летит, не мешая прогулке
Вдоль реки, от домов в стороне,
Поцелую в глухом переулке,
В этой гулкой речной тишине.
Долго тянется жизнь-однодневка,
Выжимает и слезы, и пот,
За спиною холодная Невка
Круто делает свой поворот.
Как давно все, что было, случилось,
Как тогда были молоды мы.
Наша встреча - случайная милость
На подарки нещедрой зимы.
Мимо скверика старого, мимо
Старой школы, где был я влюблен...
Что нам радости? - непоправимо
Грех неведенья преодолен.
1973
* * *
На мосту, продуваемом ветром,
Постою и помедлю с ответом,
Ветер нас обжигает до слез.
На снежинки, летящие косо,
Смотришь, не повторяя вопроса,
Позабыла уже про вопрос.
Нелюбимая, ты мне дороже
Жизни, страшно и больно до дрожи
За тебя, и никак не помочь.
Как вибрирует мост под ногами,
Вместе с ним мы вибрируем сами,
И ознобом охвачена ночь.
На ветру, над застывшей Невою
Мы молчим и не знаем с тобою,
Как еще наша жизнь повернет.
Мы молчим. Где-то за облаками
Над рекою, мостом и над нами
Еле слышно гудит самолет.
1973
* * *
Все то, чем я связан с тобою,
Все, чем разлучен я с тобой,
Оплачено страхом и болью,
Надеждой, слезами, судьбой.
Деревьев белесые пятна
Светили в оправе окна.
"Ты снова влюблен, вероятно", -
Сказала мне тихо жена.
О, если б я знал, что не болен
Любовью, а вправду влюблен,
Я был бы, наверно, доволен,
Как озеро, небо и клен.
1974
Из цикла "Записки вашего современника"
Посв. В.Х.
Но все мне кажется - тоска,
с собой не слажу -
Что мир идет, как с молотка,
на распродажу.
"Исус Христос - суперзвезда" -
твердит реклама.
Все продается и всегда
со дней Адама.
Все на продажу: ширпотреб,
улыбки, слезы,
Глаза любимых, воздух, хлеб,
цветы и звезды,
Бомбардировщики, напалм,
моря, природа.
Из дома вышел и пропал? -
Нет, он был продан.
Стукач блаженствует в пивной;
смущен? - нисколько.
Доволен зря - товар иной
он сам, и только.
Любовь не продается? - Врут,
свой срок приходит,
И ты любовь сбываешь с рук:
излишня, вроде.
Собою наг и нехорош -
и тем дороже...
Во мне нет веры ни на грош,
прости мне, Боже.
Прости мне, Боже, мой позор -
мое неверье,
Но я не верю до сих пор
в ту жизнь - за дверью.
Ты обещаешь жизнь навек
и даром - знаю,
Но я всего лишь человек -
не понимаю.
Ты сам нас создал, Боже. Тут
за грош, монету,
И мать родную продадут
и всю планету.
На кой нам черт твоя любовь,
распятый Боже?
Здесь на земле - лишь грязь и кровь,
и крови больше.
Кому кричать: спасите, SOS,
вскрывая вены?
Благослови меня, Христос,
за страх, измены,
За то, что жалкий дуралей
с тоской и мукой
Не слажу с совестью своей,
продажной сукой.
1973-74
* * *
"Я знаю, что я тебя нужен," -
Твердил я в какой уже раз...
Шла оттепель, хлюпали лужи
И снег под ногами у нас.
Да будь они трижды неладны:
Любовь - я был к ней не готов -
В сырых и холодных парадных
Василеостровских домов,
Свиданья в кафе и столовках,
Стихи и дурное вино,
Томленье объятий неловких
В трамваях, музеях, кино,
Звонок телефона в прихожей,
И голос прервавшийся твой,
И тот поцелуй невозможный,
Случайный, уже роковой.
Кольцо замыкалось все туже,
И день был растерян и мал...
"Я знаю, что я тебе нужен," -
Твердил я. Себя убеждал.
1974
ПОДРАЖАНИЕ КЛАССИКУ
Цезарь двинул, мой Постум, свои легионы,
Продвиженье их скрытно и неотвратимо.
Днем и ночью проходят по Риму колонны,
Но ничто не колеблет спокойствия Рима.
Цезарь знает, что делает, Цезарь на страже,
Суть стратегии - кончить мгновенным ударом,
А кампания будет короткой, и даже,
Вероятно, победа достанется даром.
Положенье в провинциях, по донесеньям,
И тревожно, и смутно, но этого мало -
Был оракул: Империю ждут потрясенья,
И, по слухам, опять Иудея восстала.
Постум, в моду вошли мальчуганы-брюнеты,
И комета явилась, но тоже - все мимо,
А в провинциях мяса и сахара нету,
Но ничто не колеблет спокойствия Рима.
Постум, цензоры вновь несомненно в ударе,
А словесность цветет, что еще ей осталось?
Вся элита встречается вечером в баре,
Дорожает "фалернское", экая жалость.
Объявился тут Петр, христианский апостол,
Но Империя от суеверий хранима,
Ведь ты сам понимаешь, дружище мой, Постум,
Что ничто не колеблет спокойствия Рима.
1974
РАЗРЫВ
Я такой и запомню тебя:
Незнакомой, еще не моею,
Как стоишь ты, платок теребя,
Вспоминаю - и плакать не смею.
Что за день был, какое число,
Солнце или осенняя слякоть,
Не припомню, но было светло...
Боже мой, только бы не заплакать.
А потом, словно черный провал,
Память кажется чистой тетрадкой...
Обернулась... Я что-то сказал...
Ты спускаешься лестницей шаткой.
Ты уходишь, но совесть бела
Или память чиста - я не знаю,
Повторяешь: "Такие дела..."
Я тебя уже не провожаю.
Но тогда - в синем платье простом,
Улыбалась так грустно и горько,
Будто знала, что все, что потом,
И не важно, не важно нисколько.
1974
* * *
"Поживи с мое - узнаешь,
Сладко ль мыкаться по свету..." -
Говорит он и вздыхает,
На меня глядит в упор.
Что могу ему ответить? -
Предлагаю сигарету,
Он откажется - он курит
Только верный "Беломор".
Всё мы едем - не приедем,
И куда - уже забыли,
Пассажир на верхней полке
Спит, считай уж, третий день.
По степи гуляет ветер,
Подымая вихри пыли,
Облака летят за нами,
Не отбрасывая тень.
Мы совсем, совсем пропали,
Вся-то жизнь мне не дороже,
Чем слепые полустанки,
Уплывающие прочь.
Поезд медленный петляет,
Видно, ищет счастья тоже,
И вползает незаметно
В наплывающую ночь.
"...Образумишься с годами..." -
Повторяет он устало...
...Звезды ясные в окошке...
Он и прав, да что с того?
Может быть, и образумлюсь,
А пока мне горя мало:
Сладко мыкаться по свету -
Нету слаще ничего.
1974
* * *
Посв. В.Д.Р.
Живи, как придется. Живи,
Не думай о жребии нашем,
И, если так надобно, спляшем,
Но все же есть что-то в крови
От юности, что не сгорело,
Что с круга не дало сойти,
Быть может, тот "свет на пути",
Как в книге старинной, то дело,
В которое верить нет сил,
Но бросить не можешь, покуда
Ты не заклеймен как Иуда
И жизнь свою не угасил,
Пока не оставит душа,
То теплое облачко плоти...
И ты привыкаешь к работе,
А время летит - не спеша.
Газетные вырезки, хлам
Ты прячешь и смотришь в окошко,
Всего нам осталось - немножко
Надежды, стыда - пополам,
Те фото, как жгущая ранка,
Тот схваченный верно момент:
Альенде, парижский студент,
Гевара и чех возле танка.
1974
* * *
Все снился город, круговерть
Холодных улиц...
Под утро начало светлеть,
И мы проснулись.
Приморский город на ветру
Знобило. Вторя,
Тебя знобило. Лишь к утру
Стих ветер с моря.
Продрогший камень поглощал
Тепло и грелся.
Пустынный в этот час причал
В окно виднелся.
Был солон поцелуй и чист,
И нескончаем.
В окно влетал протяжный свист
И крики чаек.
...Любили как в последний раз -
И мир распался...
Но свет за окнами не гас,
А разгорался.
1974
ГЕРЦЕН
Над Европою солнце не встало,
Долго тянется ночь в феврале.
Как же мало нас, как же нас мало
От Иркутска до Па-де-Кале!
Чуть светлеет, но утро туманно,
За Ла-Маншем туманно вдвойне...
Петербург просыпается рано
Над Невою, в снегу, в тишине.
В окна бъет атлантическим ветром,
Мерит версты слепой землемер...
Даже имя твое под запретом
Там, в России чужой, Искандер.
Там, лицом повернувшись к восходу,
То шепча, то срываясь на крик,
Ожидает ли братство, свободу
Или равенство русский мужик?
............................
Над сумятицей вздыбленных улиц,
Через сто полыхающих лет
Наши руки к тебе протянулись,
Ощущая пожатье в ответ.
1974
* * *
Это ангел-хранитель
стоит у тебя за спиной,
На работу в трамвайной
толкучке он едет с тобой,
Не дает оступиться
с подножки тебе в пустоту
И рукою твоей
по чертежному водит листу.
Это, право, смешно:
проектирует некий завод -
Оборонный объект!
Рассказать - засмеют: анекдот.
Плачет, видя в столовой
твой полусъедобный обед:
Видно, трудно ему
ото всех уберечь тебя бед.
Выполняет твой план,
раз такой предрешен ему путь,
Помогает зарплату
на месяц тебе растянуть.
А душа? - до нее ли? -
заботы: работа, семья...
"Бедный ангел-хранитель..." -
сочувствую искренне я.
Не ему это небо ночное и в небе звезда...
Он стоит за тобой и не может,
не хочет вернуться туда.
1974
Из цикла "ЗАПИСКИ ВАШЕГО СОВРЕМЕННИКА"
Зеленые коридоры
ведут из отдела 8
в отдел 25-4,
где некий объект науки
за индексом А-6-сигма
сверкает невыносимо
и ловит нечто в эфире,
что, впрочем, секретно. Люди
в ангельски-белых халатах
(врачами назвать их трудно,
они не врачи - поверьте...)
в пылу научного спора
толпятся вокруг прибора,
здесь душно и многолюдно.
Мой путь пролегает дальше,
мимо мужской "курилки",
где не продохнуть от дыма,
здесь шумно спорят на темы
спорта и секса, и даже
войны и мира, я же
занят, на этот раз - мимо.
...........................
Потом я спускаюсь на третий,
где Людочка Пирогова
смотрит в окно на прохожих,
за окнами дождь и слякоть.
Я говорю через силу:
"Здесь семьдесят "рэ", Людмила;
"это" не стоит дороже?"
Покрывшись пятнами, Люда
сгребает деньги, ни слова,
молча - характер проклятый!
Я выхожу, облегченно
вздыхаю, курю в коридоре,
подумаешь - тоже горе,
кончено. Лифт - на пятый.
.........................
И я возвращаюсь снова
в свой сектор 513,
за двери серого цвета,
свинцовые чудо-двери
с шифрованными замками,
о, их не возьмешь руками!..
Уже на исходе лето,
это тревожное лето
73-го года,
за окнами дождь бормочет,
за стенкою мой начальник,
сидя в своем кабинете,
пишет, за всех в ответе.
ОН ЗНАЕТ, ЧЕГО ОН ХОЧЕТ!
1973-74
Из цикла "ЗАПИСКИ ВАШЕГО СОВРЕМЕННИКА"
Чахлый садик
в кольце новостроек - прекрасен,
Здесь гуляю я с дочкой,
и смысл бытия мне неясен.
Я живу для того,
чтоб гулять в этом садике с дочкой -
Вот ответ на вопрос:
пустота под непрочной его оболочкой.
А еще мне приснился отец,
как тогда, молодым и плечистым,
Он сказал: "Помолись за меня".
А при жизни он был коммунистом.
Я не верю ни в бога, ни в черта,
вообще, ни во что, но, а все же -
Не к добру этот сон,
холодок пробегает по коже.
На работе хандрит осциллограф
подряд уже несколько суток,
Я курю у окна
и окурки кидаю во двор института.
Я свободен, а в скобках -
т.д. и т.п., неужели
Вы подумать могли, что свобода -
лишь отпуск, четыре недели?
Я свободен по горло,
и по уши, и до макушки.
Бытие не бессмысленно - нет,
пустотело, не стоит и медной полушки.
Бутерброд с колбасой,
что в газету жена завернула,
Весь нетронут лежит,
чуть не падаю на пол со стула:
Что-то сердце кольнуло.
Вся жизнь моя от сердцевины до края
Умещается в садик,
где изредка с дочкой гуляю.
1974
* * *
Жизнь прекрасна и так - вдалеке,
И горька, равно как и с тобою.
Разжимаю ладонь, а в руке -
Ничего. Распрощался с любовью.
Как писала ты: "...я поняла -
Мы одни и навек, это странно.
Так блуждат в пространстве тела,
Подчиняясь законам пространства".
Может быть... Ясно только одно:
Мы прощаемся, нету причины.
Это не одиночество, но
Состоянье души - до кончины.
К снегу первому лес не готов,
Тянет запахом листьев из сада...
Жизнь прекрасна в конце-то концов,
И любовь приплетать к ней не надо.
1974
* * *
- Руки прочь, руки прочь!.. -
повторяет девица, кому неизвестно.
Упирается ночь
в освещенный сигнал: НЕТ ПРОЕЗДА.
Крик, похожий на всхлип...
Темнота поглощает сигнал и девицу.
Вечный визг, вечный скрип
тормозов наполняет ночную столицу.
Переулок, а в нем -
дом и лозунг, подвешенный косо.
Родились и умрем
в бестолковое время,
под знаком вопроса.
Здесь мы жили
когда-то с тобой,
даже память молчит, вот и верь ей!
Тянет жилы, пытает,
не может смириться с потерей.
Жили страшно давно,
и не снято о нас киноленты.
В переулке темно,
и теперь ты не спросишь: "Зачем ты?.."
Если б только суметь
отмолчаться. - Что станется с нами?
И ведь это не смерть,
но язык присыхает к гортани.
Горький страх-переросток...
Уже и не страшно нисколько.
Ресторан, перекресток,
девица... О, если бы только...
1974
* * *
А откуда мы сами?
На нашем недолгом пути
То, что можно, спасаем,
что пока еще можно спасти.
То лицо человека
вставляем в картину - спасен...
Из какого мы века
десант? - Из грядущих времен?
...То кусок разговора
запишем - и вырваны двое из пут:
Ведь когда-то нескоро,
пусть через века - оживут.
Мы десант без возврата,
мы с вами и ночью и днем,
Не судьба виновата -
мы знали, на что мы идем.
Ни войны, ни тюрьмы
не страшитесь: вы будете все спасены.
...Среди мрака и тьмы
здесь останемся мы...
Только мы, только мы, только мы.
1974
* * *
До свиданья, Киргизстан!
Впечатлений мне хватало,
Видел много - понял мало,
И умнее я не стал.
Все же ездил не напрасно:
Легче жить, когда вдали
Вдоволь чистого пространства
Есть у Матери-Земли.
1974, Фрунзе - Алма-Ата
* * *
МЕСТА ДЛЯ ПАССАЖИРОВ
С ДЕТЬМИ И ИНВАЛИДОВ,
Мимо КОЛБАС и мимо
ПРОДАЖИ НЕЛИКВИДОВ.
Быть, как и все, со всеми
В толпе продолговатой
Между чужой любовью
И пропитой зарплатой.
Необщим выраженьем
Лица ты не отмечен,
И - слава Богу. Впрочем,
Гордиться тоже нечем.
"Быть, как и все, со всеми..." -
Вот заповедь на случай
И - если хочешь выжить,
"...А сам себя не мучай."
Подруги локоть острый,
И слезы на ресницах.
Не вымолвить и слова,
А надо объясниться.
Глядишь в окно, и горло
Тебе сдавила жалость...
"Люблю еще... О, сколько
Нам мучиться осталось?.."
1975
ВИТА НУОВА
Жизнь без извечного списка потерь
И без начала...
Я не влюблен, не любим - и теперь
Жить полегчало.
Если считать - ничего не сбылось:
Прочерк, кавычки...
А накопились привычка и злость,
Больше привычки...
Я повторяю, что жизнь хороша,
И не напрасно:
Я одинок, и в руках ни гроша -
Это прекрасно.
Только свобода и голый расчет
Стоят чего-то,
Ведь не случайно все чаще влечет
Дело, работа
И одиночества утренний час...
Если же честно:
Все еще может случиться у нас,
И неизвестно...
1975
ПИСЬМО ИЗ ЛИТВЫ
Я не скажу, дружище,
Что я не верю в Бога.
Быть может, мы другими
Словами называем
Одни и те же вещи,
Одно и то же имя -
Мы этого не знаем.
Но дело и не в этом,
А в том... Прости мне, Боже,
Что не был в жизни смелым
И что любовь не вынес,
Как павшего героя
Выносит под обстрелом
Товарищ с поля боя.
А что еще печально,
Что мне не измениться.
И так мне одиноко
В толпе, в шумящей роще,
Что понимаю ясно:
Еще так жить - жестоко,
А умереть - нет проще.
О, как хотелось верить
Под сводами костела,
Но верить не могу я,
Назад дороги нету.
И потому, тоскуя,
Ненужная покуда,
Душа летит по свету.
1975
КАНДИД, ИЛИ СТИХИ ПРОСТАКА
Что нас, может быть, выведет из тупика
И укажет дорогу -
Это точка отсчета, и взгляд свысока,
И презренье к итогу.
Неудача в любви, невезенье и грязь...
Я гляжу с беспокойством
На неявную, но очевидную связь
С социальным устройством.
Опуская детали, скруглив поворот,
Я предвижу усмешку,
Но ссылаюсь на то, что читатель поймет,
И всегдашнюю спешку.
Есть какой-то изъян или тайный порок
В целом и у системы -
Кто еще виноват в том, что ты одинок
И несчастлив, как все мы?
Я легко принимаю упрек в том, что я
Слишком прямолинеен:
Так честнее, чем пользы искать от вранья,
Что в избытке имеем.
Пусть нас мало, и мы пробиваемся врозь
И слабы... Ну и что же?
Ведь порядок вещей, весь прогнивший насквозь,
Должен быть уничтожен.
1975
* * *
Почитаю роман при мерцающем свете,
Не пойму, в чем там дело, черт с ним.
Или пива спрошу в привокзальном буфете -
До отъезда есть час с небольшим.
Впору мне и подумать, что делать с собою
И какого мне надо рожна,
Если той, что любил, причинил столько боли,
И любовь ей моя не нужна.
Если не отпускает щемящая мука
Где-то слева у сердца, в душе,
Так что встреча и горькая наша разлука
Мало что прибавляют уже.
...Мельтешенье в окно протянувшихся веток,
Неумолчный их трепет и шум...
И, как видно, и в этот раз, видно, и в этот,
Я опять ничего не решу.
1975
* * *
Смотрю - и мне уже не горько.
Я улыбаюсь. Разве только
В душе саднит слегка.
Чуть слышно тарахтит моторка.
С холма любого и пригорка
Видна река.
Причин отчаиваться нету.
Я улыбаюсь. Сигарету
Держу в руке.
Любовь мелькнет, как свет в тоннеле.
Как славно жить без всякой цели,
Под стать реке.
Жить без иллюзий, только честно...
Мне и в любой толпе не тесно,
А одному
И безнадежнее, и легче
Принять любой удар на плечи.
И я приму.
А миг - в другое измеренье
Шагнуть, оставив слух, и зренье,
И жизнь в придачу, -
Я угадаю без ошибки.
Мне скулы сводит от улыбки...
Я слез не прячу.
1975
* * *
Вжимаясь в железо дверей -
Так тесно в вагоне, -
Ты видишь десант тополей
В глухой обороне.
Прекрасен их горестный круг
Зимою и летом,
Но строчки, пришедшие вдруг,
Не только об этом.
Литейный скользит за стеклом
С прохожими рядом,
Когда сто раз виденный дом
Проводишь ты взглядом.
"ХИМЧИСТКА", "ЛЕКТОРИЙ", "ЦВЕТЫ",
"КОНТОРА СТРОЙТРЕСТА"...
О, сколько же здесь тесноты
И давки за место.
Ты мог бы продолжить про "ТЮЛЬ"
И "ПИВО" - не жалко,
Да где там в толкучке... Июль,
И в городе жарко...
За вход и посадку борьба.
Вглядись в эти лица...
И лишь тополям - не судьба
К успеху стремиться.
Поэтому так обречен
Их бой и напрасен,
И ты, вроде, здесь не при чем
И все же причастен.
Мелькнули... Уже не видны...
Прощайте! До встречи!
...Но горькое чувство вины
Ложится на плечи.
1975
Из цикла "ЗАПИСКИ ВАШЕГО СОВРЕМЕННИКА"
Найти оправданье всему
нетрудно. Да только к чему?
Кому это нужно?
Как месяц назад, как вчера,
я жизнь проклинаю с утра,
вставая натужно.
Оставив кусок колбасы,
с тревогой гляжу на часы
и плащ надеваю.
Вливаюсь в бурлящий поток
спешащих в положенный срок
в метро и к трамваю.
Вот я упакован в трамвай,
где страсти кипят через край,
и края им нету,
ладонью коснись - горячо...
Взглянув через чье-то плечо,
я впился в газету.
Скольжу по газетным листам,
ищу подтверждения там
все снова и снова:
Везде - то же, что и окрест,
глупец с переменою мест,
повсюду - хреново.
Но вот за изгибом реки
я вижу, мечтам вопреки,
(где Божия милость?),
родную контору. Цела!
Сверкающий кубик стекла,
а странно - мне снилось...
Охранница смотрит в упор,
в глазах ее грусть и укор,
вся гамма печали.
А что там в ее кобуре,
торчащей на мощном бедре, -
вязанье? Едва ли.
Пройдя сквозь пустой коридор,
вхожу я во внутренний двор
и шаг замедляю.
Я думаю, как оправдать
свое опозданье на пять
минут. И НЕ ЗНАЮ.
1975
* * *
Над трубой заводской
подымается дым,
ветерок чуть заметен.
Мы не слышим
рассказанных рядом с собой
анекдотов и сплетен.
Все детали в толпе,
кроме пристальных глаз,
мы едва замечаем.
Моросящее утро
врезается в шум
тишиной и молчаньем.
Точно мы на краю -
улыбнусь, но скажу -
приоткрывшейся бездны.
Мы глядим друг на друга
и молчим потому,
что слова бесполезны.
Доставалось не больше
тепла и любви
мне с тобой от романа,
чем от вечной
супружеской жизни с другой,
но зато - без обмана.
Где-то рядом мычит
ТЭЦ-17 во мгле,
мы не слышим, конечно.
Над трубой заводской
подымается дым,
завиваясь в колечко.
Так легко протолкаться
друг к другу в толпе,
но и так безнадежно...
Мы отводим глаза,
и такая тоска,
что сказать невозможно.
1975
* * *
На деревья легла серебристая мгла,
Звезды в небе все глубже...
Сквозь чужое окно вижу плоскость стола,
И мерцанье фарфора, и блеск хрусталя,
И "Особую" тут же.
Вижу, как возле мужа хлопочет жена,
Режет студень на части.
И во мне точно рвется со стоном струна...
Я спрошу без улыбки Бог знает кого:
"Это счастье?"
Озари меня, Господи, правдой своей,
Ты способен на чудо.
О, как зябко под светом Твоих фонарей,
Я не знаю, как жить и за что умереть,
Нынче, вправду, мне худо.
Длани в небо вперяю и слышу ответ,
Но не сверху, а сзади:
"Проходи, человек без особых примет,
Не скопляйся в участке, доверенном мне,
Что тут жмешься к ограде?"
Это сторож порядка возник изо тьмы,
И колышутся ветки...
Мне еще пережить приближенье зимы,
Мне еще в подворотнях стоять на ветру
У судьбы на заметке.
1975
* * *
Потому что судьба
не способна на жалость и милость,
никогда не проси,
чтобы что-то назад возвратилось.
Догорая вдали,
осыпаясь на землю золою,
чем становится -
спросишь ты - то, что случилось с тобою?
Даже если твой голос
сорвет меня с вечного круга,
только тенью вернусь,
только так и возможно, подруга.
Не зови - только тенью,
и палец у губ, и - молчанье,
подгоняемый ветром...
И не повторится прощанье.
Только так и сумею
припасть к твоему изголовью.
Ты за мною
прошепчешь со страхом:"Конечно, любовью..."
Никогда, никогда
ничего не дается нам дважды...
Только может ли быть,
чтобы все не вернулось однажды?..
1975
* * *
Посв. В.Л.М.
Та женщина, которую любил
давным-давно и, кажется, напрасно,
живет теперь в Париже,
у нее семья, и все - прекрасно.
Я счастлив за нее. Она бывает здесь
с детьми и мужем в августе на даче.
Не совпади француз, "разрядка" и любовь,
могло быть все иначе.
Не то, чтобы жилось ей без забот,
заботы есть, но, скажем осторожно,
их уровень существенно иной,
хотя со стороны судить довольно сложно.
И пусть любовь к той женщине прошла
лет семь назад, когда в кино я вижу
Париж и все такое, я грущу,
и все такое... И тоскую по Парижу.
Что, впрочем, точно связано не с ней,
но и не с тем, что мне живется туго,
поскольку при желании и я
мог оказаться там, где бывшая подруга.
Я счастлив за нее, что мне не повезло
и что другой ей оказался ближе...
И счастлив за себя, что я несчастлив здесь.
...Что я несчастлив здесь, а не в Париже.
1976
* * *
Сколько было оплакано,
сколько иллюзий сгорело.
Ты теперь одинок
и уже не торопишься браться за дело.
И какого напора,
какого напора и пыла
Ты лишился.
И, видно, удача тебя позабыла.
Ты иначе глядишь
на жену, и детей, и работу.
Все не так уж и важно теперь
по какому-то новому счету.
Жизнь сложилась не так,
как хотелось, и дом твой непрочен.
Ты привык ко всему,
и тебе самому себя жалко не очень.
Что защитой тебе
от кромешного мрака за тонкой стеною?
Некий глупый инстинкт:
жажда выжить любою ценою?
Да, и это, но, кроме того, -
постоянно с тобою на страже
Ощущение долга и неясная мысль,
что пока и не выразить даже.
Так разведчик ночной,
продвигаясь вперед, цепенея от страха,
Не желает и думать о том,
что он, может быть, есть:
то есть горсточка праха.
1976
* * *
На больничной койке я лежал - у окошка.
За окном был сарай, сад, дорожка.
Дед из Тосно, чья кровать у входа, с краю,
Кашлял глухо и шептал: "Помираю..."
Мимо окон наших девушка шла - медсестричка.
Улыбалась - и торчала косичка.
Снежной выпала зима - и какая сырая...
Сад, дорожка, снегопад, край сарая -
Все кружилось, все плыло предо мной. Вечерело.
Как я выжил? - Молод был, в этом дело.
Было мне хорошо и легко, но тревожно.
И казалось: умереть - невозможно.
Хорошо сейчас: весна на дворе, легкий ветер...
А дед тот умер дня через два - на третий...
1976
* * *
На остановке встретились случайно,
Пять лет не виделись, но и не то печально,
А то, что нить меж нами порвалась.
Так все хитро устроено на свете -
Мы говорили о проблеме SETI,
А не о том, что жизнь не удалась.
То есть о связи, я не буду точен,
С коллегами по разуму, но, впрочем,
Мы шлем сигналы - где на них ответ?
Так тонут и, кругом не видя суши,
Шлют ЭС-О-ЭС - спасите наши души!
Спасенья нет, ответа тоже нет.
Я верю слабо и в сигнал ответный,
И в разум, как его? - инопланетный, -
И на Земле пока не густо с ним.
Но я отвлекся... Шла беседа туго:
О чем спросить? Какого вспомнить друга?
И разговор прервался. Мы молчим.
Чего-чего - а наша жизнь не ребус.
Мы будем ждать, придет и мой троллейбус,
И, если честно, каждый будет рад.
Но, если Бог не позабыл о чадах
Своих, мы встретимся на баррикадах,
Как и мечтали - столько лет назад.
1976
* * *
С любовью - А.Р.Ш.
Покуда за мною следит
недреманное око судьбы,
Мелькают в окне
полустанки, деревни, столбы.
Покуда качаются звезды,
сияют и меркнут к утру,
Я сплю, и мне снится,
что я никогда не умру.
Наш поезд ночной
догоняет мой хмурый, неласковый друг.
И мы говорим с ним...
И столько свободы вокруг.
Пробелы в судьбе оставляя,
к чему призывал Пастернак,
В ответ ощущаем
сигнал подтверждения, знак,
Что важно не выжить, но выстоять...
Или ценою потерь
Понять чью-то мысль...
Проводница стучит в нашу дверь.
Глаза открываю...
За шторкой, как водится, серый рассвет.
Попутчики наши
спешат в станционный буфет.
Тревогам ночным - грош цена...
Все же мне очевидно, что сон -
Лишь отблеск реальности,
слабо качнувшей вагон.
Я вижу, как к югу летит
пресловутый гусей караван.
На лес вдалеке наползает белесый туман.
Структура стиха не вмещает
пространство полей и лесов.
Я все же пишу, сознавая бессилие слов.
Мы вряд ли сумеем, дружище,
продолжить ночной разговор.
Он не был и прерван -
он длится с каких еще пор.
Душа приникает к стеклу,
и преграда душе нелегка.
За поездом тянется темною нитью река.
Над поездом рвется
отброшенный ветром и тающий звук.
Какая реальность у нас ускользает из рук,
Какая свобода...
И неудержимо летит впереди...
Наш вечный попутчик сжимает мне сердце
и властно твердит: "Погляди..."
1976
ЖИТЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ
Дорога петляет в лесу
И к озеру жмется все ближе.
Ты держишь блокнот на весу,
А я в этом прока не вижу.
Теперь нет причины совсем
Скрывать, что мы смотрим иначе
На то, как нам жить и зачем,
И стихосложенье тем паче.
Сугробы за ночь намело,
Автобус сползает с откоса,
Снег бьет в лобовое стекло
И влево уносится косо.
К стихам потеряв интерес,
Душа путешествию рада.
Смотрю на дорогу и лес,
А большего мне и не надо.
И нету желанья в груди
Парить над дорогой и чащей
И думать про жизнь впереди...
Но только бы жить настоящей.
1978
СТИХИ ПРОЩАНИЯ
Боре и Алле
1
Под медный шум листвы
И яблонь блеск зеленый,
Где мы с тобой теперь
Не встретимся вовек,
Ни здесь, ни там, нигде...
И, временем сожженный,
Ненужный никому,
Истлеет наш ковчег.
Ступив на берег тот,
И прах земли суровой
На землю отряхнув,
И слезы отерев,
Ты встретишь тот же шум
И блеск, и в жизни новой
Нет ни других плодов,
Ни трав и ни дерев.
И только тишина,
Что свыше нам дается,
Связует нас, пока
Продлятся в тишине
Два голоса, и тот,
Кто с нами расстается,
Останется на той -
На этой стороне.
И в предвкушенье дня
Во мраке ветвь лепечет -
Мне б только повторить,
Когда бы мог посметь, -
О том, что многих нет
И многие далече,
Но всех и так и сяк
Уравнивает жизнь.
2
Пройдя и этот путь
До некой середины
И ощутив вполне
Бессмысленность его,
Что видишь впереди?
Ты видишь только спины
Стоящих впереди
И больше ничего.
Тоска, что каждый день
Высасывает душу,
И ночью не оставь,
Но лишь даруй взамен
Клочок земли родной,
Спасительную сушу,
Где в скалы бьют прибой
И ветер перемен.
...Полоска синевы
Становится все уже,
Сливается совсем
С поверхностью морской...
Ковчег не может плыть:
Он тяжко перегружен
Любовью и тоской...
Любовью и тоской.
С грустью и нежностью...
Ибо не может быть речи о встрече,
И расставанье ложится навечно,
Как камень, на плечи,
Я обращаюсь к тебе
Не за помощью, но за советом.
Ты промолчишь, ибо знаешь,
Что надо помедлить с ответом.
Время имея,
С отказом на выдачу визы,
Запоминал, как толпятся на Невском
Балконы, лепные карнизы.
Запоминал - мы живем с тобой
В мире жестоком, -
Всякое в жизни бывает,
Но нет возвращенья к истокам.
В утлой ладье,
Что прапрадед назвал бы ковчегом,
Ты увезешь этот город
Под солнцем, дождем или снегом.
Город, что мы с тобой
В юности так исходили,
Что набрались, пригодились теперь
Эти дюймы, и футы, и мили.
С грустью и нежностью
Шепчешь прощанья, прощения слово...
С частью жизни своей расстаемся,
Частью сердца живого.
1978
* * *
Чему душа нас учит,
Приобретая опыт, -
Тому, что этот опыт
Совсем напрасно добыт -
Не стоило стараться,
И все это пустое -
Он ничего не стоит,
А мудрость изначальна,
Как это ни печально.
...Как гусеница грушу,
Высасывают душу
Тоска и дождь осенний,
И нет от них спасенья.
А потому и встречи,
И расставанья наши
Немного прибавляют
И убавляют мало
К тому, что изначала
Душа о мире знала.
...Но обнажится ясно
Никем не нанесенный,
До времени и срока
Таившийся узор...
И путь наш одинокий
Пойдет все круче, круче
Туда, где только тучи
Приковывают взор.
1978
* * *
Не кончается жизнь от того,
Что ты смотришь с мольбою
В это серое небо,
Где нет для тебя уголка.
Незабвенная,
Вот и прощаюсь с тобою...
Мимо нас с тихим плеском
Несет свои воды река.
Мы пройдем вдоль решетки
Осеннего Летнего сада -
Это все, что осталось,
Что будет у нас впереди.
Так душа изболела,
Что больше уже и не надо
Ни любви и ни памяти...
Осень и холод в груди.
Показалось: почти
Полегчало, почти отпустило,
Не накатит любовь
Среди ночи, средь белого дня,
И не будешь шептать,
Словно ты не об этом просила:
Пронеси эту чашу!
Обойди стороною меня!..
1978
* * *
Можно жить добротой или злобой,
Бунтовать, привыкать ко всему...
Не маши ты руками... Попробуй
Разобраться, что в мире к чему.
Путь все тянет и тянется в гору...
Ты на нем, пока можешь идти, -
Некий эксперимет по отбору
Перспективнейшего пути.
Может, нам и даны для проверки,
Что из этого можно извлечь,
И морали непрочные мерки,
И любовь, и сознанье, и речь.
Может, ты, дописавшись до точки,
Револьвер примеряя к виску,
Только проба пера, завиточки,
Так что зря нагоняешь тоску.
...Частый дождь, и порывистый ветер.
Льет и бьет. Нынче их не унять...
Это то, для чего ты на свете, -
В окружающем что-то понять.
1978
* * *
Все, как есть, - хороши ли, плохи -
Все мы дети своей эпохи,
Тот, кто может, уносит ноги
При посредстве Ти Ви и йоги,
ЛСД или прочей дряни,
Остальные держат кукиш в кармане.
Наша жизнь, что и есть, как ни счастье?
Мы в горсти у народной власти,
Я не стоик, хотя отчасти
Я приветствую все напасти
И весьма блгодарен Отчизне
За условия для духовной жизни.
Защищаясь от бед матюгами,
Понимаешь: народ мы сами,
Все отчетливее с годами:
Если выпало жить в бедламе,
Суть не в том, чтобы выть по волчьи,
А - в готовности быть днем и ночью.
Наша жизнь - вечный праздник духа,
Слева, справа ли оплеуха,
И порою доходят до слуха
Неприятные вести, но глухо.
Но телегу готовя летом,
Мы готовы позабыть об этом.
Инженер ты или католик,
Музыкант или алкоголик,
Но в стране мартенов и строек
Неизменно, чты есть нолик,
Что для Господа безразлично,
Как, впрочем, и для меня лично.
Привыкай же, душа, к покою,
Я приветствую жизнь такою,
Назовем ли ее судьбою
Или нет, от тебя не скрою:
Чем судьба нам грозила в стуже,
Все случилось, - и не стало хуже.
Так живя, и к своей персоне
Потеряв интерес, в погоне
За утраченным в слов наклоне
Не забудь и в предсмертном стоне:
Небеса нам закрыты навечно...
И справедливость-то в этом и есть, конечно.
1978
* * *
Я промолчал почти два года:
Стихи ненужными казались, а природа
Описывать сама себя вольна.
И мне казалось - умереть не рано,
Последним кадром выпорхнуть с экрана -
И все ушли - и в зале тишина.
И в ожиданье мига перехода
Душа болела... Так прошло два года, -
Я словно шел вдоль каменной стены...
Потом случилось расставанье с другом,
И я с внезапной дрожью и испугом
На жизнь свою взглянул со стороны.
В отчаяньи, как будто виновато,
Я сделал шаг с тропы, что мне когда-то
Единственной казалась - в слепоте,
И ощутил, что песенка не спета...
Я увидал не свет, но проблеск света,
Не проблеск даже - искру в темноте.
1978
ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ
О, как обреченно и ярко
Осенние листья горят...
Не нужно другого подарка -
Томите и радуйте взгляд.
Сбегая с пологого склона,
Их счастьем и мукой горя,
Ты видишь пылание клена
На жгучем ветру октября.
А дальше - весь лес, как застава,
Встает огневою стеной,
И слышится слева и справа
Их шорох почти жестяной.
Их шепот, знакомый до дрожи,
Подскажет слова и размер...
И самосожженье их тоже
Ты выбрал себе как пример.
1978
* * *
Чем хуже нам, тем лучше нам -
твержу я неустанно,
Ложась в полночный час в кровать,
вставая утром рано.
Уж так оно заведено:
для всякого поэта
Безденежье, запой, тюрьма -
первейшая примета.
Когда мешают нас с дерьмом,
я не роняю слезы:
Прекрасные цветы, - скажу, -
взрастают на навозе.
Когда же к черту нас с тобой
отправят на кулички,
Мы защебечем, дорогой,
и вовсе точно птички.
1978
* * *
"И все эти звезды затем лишь явил
Господь наш, премудр и пречист..." -
Он начал, а дальше продолжить не смог,
Поскольку он был атеист.
И долго с печалью и страхом глядел
В прекрасную звездную тьму,
Пытаясь проникнуть: зачем? почему? -
И не было ясно ему.
И каждая точка, пылинка в ночи
На бархатной тверди небес
Имела свое назначенье и смысл,
Размер, положенье и вес.
В гармонию мерно вращавшихся сфер,
Столь явственно видных ему,
Вперял он, тоскуя, взыскующий взор
И верить не мог ничему.
От этой загадки он взгляд отвести
Пытался - и не было сил...
А все эти звезды лишь только затем
Господь своим чадам явил...
1979
* * *
Вскрик... Мельтешение теней...
...Вот стул и скомканная майка,
И рядом "Иностранка", в ней -
"Давай поженимся" Апдайка,
Что вечером, не дочитав,
Она была оставить рада,
Так и не выбрав: кто же прав
И за кого болеть ей надо.
За шторами глухая ночь,
Не долетает ни ползвука...
Какую тень он гонит прочь
Во сне - теперь и вспомнить мука.
Он долго смотрит в темноту,
Пространство за окном огромно,
И переводит взгляд на ту,
Что рядом спит и дышит ровно.
Он будет ждать, и ночь в окне
Под ветром утренним истает...
Но что еще сказать, как не -
"Давай поженимся..." - не знает.
1979
* * *
Все я пытаюсь взглянуть сквозь года,
Сквозь эти дали...
Счастья не было и тогда,
Но ожидали.
Что вспоминается? - пустяки,
Вроде обоев в старой квартире...
Видимо, привкус утрат и тоски -
Самое стойкое в мире.
1980
* * *
В железной двери электрички
Прорезано окно.
Влетает ветер, задувая спички,
И в тамбуре темно.
В ночи огни, как искры в саже,
Как дальние костры.
Я чувствую плечо твое -
и не подруги даже,
Скорей - сестры.
Все то, что было между нами,
отлетело,
Куда - невесть.
Но, может, то, что остается,
как душа от тела,
Любовь и есть?..
1982
* * *
- Это жизнь? - Это жизнь
в тесноте и всегдашней обиде.
Повинись, поклонись
вездесущей и злой Немезиде,
Что взрастила тебя
на здоровом законе дворовом:
В одиночку и в стае
всегда быть к отпору готовым.
Там, где плотники выше
и выше возводят стропила,
Где романтика-стерва
свои паруса распустила, -
Дровяные сараи
и яростный вой керогаза...
- Это юность? - Да нет - это жизнь.
Не войти в эти воды два раза.
- Будь готов! - ...Ко всему...
Пионерское жалкое детство,
Слава Богу, что ты
никому не досталось в наследство.
Полустертая рифма...
Не хотел, но уж так срифмовалось.
Что угодно, но только -
не слабость, не слезы, не жалость.
Потому что сомнут и растопчут,
как и мы... И поэтому нету
Состраданья и милости к нам,
стороной проходящим по свету.
1989
* * *
Выпив до дна эту горькую чашу,
Вы узнаёте, что нам, но не в вашу
Честь, перестройка дана.
То есть мы смело цитируем строки -
Те, за какие мордовские сроки
Вы отмотали сполна.
Мы, не испробовав лагерной пайки,
Что повторяем? - те самые байки,
Кои пошли в протокол.
Вы не торопитесь в наши колонны,
В наши ряды и под наши знамена, -
Полный прокол.
Большая жизни прошла половина...
Странная это, наверно, картина -
Со стороны...
Не был виновнее прочих я, вроде...
Чувство стыда у меня не проходит,
Чувство стыда и вины.
1989
* * *
Я узнал рисунок обоев,
лепнину на потолке...
Здравствуйте, я вернулся,
вот счастье в моей руке:
Яблоко. Называется
золотой ранет...
Боже мой, я возвратился
через столько лет.
Какая, в сущности, разница -
откуда, какой ценой
Оплачено возвращенье
и какою виной
Перед теми, кто, кажется,
не замечает меня.
Я прохожу невидимый
среди сиянья дня
Навстречу отцу и матери -
их уже нет теперь
Там, откуда я... Медленно
я прикрываю дверь.
А вот и мальчик с яблоком
из золотого огня.
Он протянул мне яблоко -
он узнаёт меня...
1989
* * *
Я дышу неровно и с присвистом
И Твое дыханье слышу рядом.
Боже, я хочу быть атеистом
Под Твоим, меня пронзившим, взглядом.
Столько раз душа моя немела,
Что не ищет больше оправданья,
Попадая в рамочку прицела
Поля Твоего бомбометанья.
Так судьба с чужою страстью слита,
Что шепчу, свыкаясь с этой болью:
" Я люблю, люблю тебя, Лолита!" -
Жизни, распинаемой Тобою.
Но отдал бы все богатства мира
За мгновенье - в шутовском полупоклоне
Вновь мелькнуть в скрещенье ниточек визира
На Твоем бескрайнем полигоне.
1989
ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛПЫ
Посв. Ольге
Покуда Гдлян и Лигачев воюют меж собою
И демократия в стране висит на волоске,
Толпа стоит за молоком,
и я стою с толпою,
И, как у каждого, бидон
дрожит в моей руке.
Пока (как волка ни корми...)
Литва глядит на Запад
И Ельцин виски пьет всю ночь
и падает в реку,
Плывет над головой моей
чуть кисловатый запах,
И знаю: с каждым шагом я
все ближе к молоку.
Покуда Мировое Зло в лице жидо-масонов
Пытается Россию всю сетями оплести,
Мы на цистерну с молоком
всю ночь глядим бессонно,
И темным силам не свернуть
нас с нашего пути.
Приходит осень, и зима
с весной приходят вместе,
И со своей Платформы нам
ЦК бросает клич...
Мы в вечной тяге к молоку
не получаем вести:
В борьбе осиливает кто -
Хореныч иль Кузьмич?
Пока в предвыборной борьбе,
в согласии с законом,
Стремится каждый кандидат
набрать еще очко,
Стою я здесь, как часовой,
и звякаю бидоном,
Поскольку доченька моя так любит молочко.
Но вот (конец моим мечтам) -
иссякла жидкость в кране.
Толпа расходится, ворча,
под взглядами ментов.
...Я медленно бреду домой
и думаю о Гдляне.
И вновь, как юный пионер,
к любой борьбе готов.
1989-90
* * *
Положим - уехать в Извару...
Ну, Рерих... махатмы... Тибет.
Ввязаться в обычную свару:
Музею здесь быть или нет.
Вода застывала в стакане -
Дрова забывал принести...
Какой-нибудь Сидоров станет
Ведущим тебе - на Пути,
А также Елена Иванна
С Еленой Петровной самой
Ведут из пещер Индостана
До этики самой живой.
...И свет, от себя отраженный,
Увидеть в глазах - у другой.
Увлечься - и взять ее в жены,
Увлечь и ее за собой.
Но дом - это тоже лишь веха...
В апрельском сквозит ветерке,
Что это - чужое... помеха,
А надо шагать налегке...
Казалось - нет выше дороги,
Но вздрогнув, прозреть на краю:
Огонь, восстающий из Йоги,
Судьбу пожирает твою.
1990
* * *
На пути из варяг в греки
Я не помню, зачем был нужен
Этот путь... Воспаленные веки
Не оставят меня вчуже
От заплывших грязью обочин,
Перелесков из красной меди...
Я не помню, чем был озабочен,
Когда шел от победы к победе.
Но теперь, ощущение цели
Потеряв, вспоминать волен...
Помню, как в небесах пели
Облака над раскисшим полем,
Как кричали вороньи стаи...
Этот крик называется граем?
Как из белых черными стали
И коснулись нас тучи краем
Там, где ветер свистит на просторе
Все пронзительней с каждым годом...
А все реки текут в море,
Откуда мы все родом.
1990
* * *
Прилипла к нёбу и горчит
фруктовая ириска...
Мне ведом гибельный восторг
отчаянья и риска,
Когда в толпе, плечом к плечу -
день светел, дали чисты -
Кричим омоновцам в лицо
короткое: фашисты!
Я знаю: правды в этом нет,
и даже больше -
Передо мной иной пример:
и Венгрии, и Польши.
И тот февральский ветерок
и холодок по коже
Могли, казалось, подсказать,
на что это похоже.
Но ты пойди - скажи теперь
вскипевшему народу,
Что сжатою в кулак рукой
не удержать свободу,
И лишь божественный глагол
и сладостные звуки...
Но в многом знанье счастья нет,
и мы сцепляем руки.
1989 -91
* * *
На коротком теперь поводке поживи,
И когда постучат тебе в дверь,
Ты узнаешь, что век, растворяясь в крови,
Оставляет лишь привкус потерь.
Ты прошепчешь: до лета б дожить, до тепла,
До июня с его ветерком...
Да в раскисший суглинок вся жизнь протекла
За сухим и коротким хлопком.
Но не мордою в грязь... Показалось на миг,
Что затылком о гулкий гранит...
Чтобы стынущим взором ты вечность постиг,
Уперевшись в небесный зенит.
...И прощай, дорогая эпоха!
Прошибает скупая слеза...
Ты хотел до последнего вздоха
Глядеть ей в глаза.
1991
* * *
Позабудь эту землю. Забудь
Окаянную эту землицу,
Чтобы взмыть в небеса, точно птица,
И отправиться в радостный путь.
Мощным взмахом расправленных крыл
Обрети ту - былую - свободу,
Подними же свой взгляд к небосводу,
Ты умеешь летать - ты забыл...
Ты здесь столько всего претерпел,
Что припомнить - и то уже мука,
Избавление, а не разлука
И не рабство - твой вечный удел.
А не можешь: увяз коготок,
Значит, ты, как и я, отщепенец,
Кто б ты ни был: еврей или немец -
Подыхай здесь со мною, браток.
1991
* * *
Чего бы мне хотелось -
так это легкой смерти,
Да вряд ли здесь дождешься,
лишь боль пронзит виски.
Скорее ты получишь
приветствие в конверте:
Мол, так и так, порубим
тебя мы на куски.
За что я патриотов
люблю - их на мякине
Не проведешь, - за честность
и ясные глаза.
У них, что на витрине,
так то и в магазине,
И если век железный, -
железная "коза".
Откуда что берется?
Во времена застоя
венедов не представить
в их нынешней красе.
Настала перестройка -
вот время золотое -
Из-под земли, как черти,
повыпрыгнули все.
Ну, на куски - и ладно...
О легкой пташке-смерти,
Что крылышком смахнет нас,
забудем (или нет?),
В конце концов, мы знали,
на что мы шли, поверьте,
Когда сюда явились -
|
